«Здесь был я»
Мальчик старательно выцарапывал и раскрашивал обмакнутым в чернила пальцем каждую букву. На дворе — тридцатые годы двадцатого века, не так давно в небольшом селе Семёновка построили телятник, который жители не особо спешили заселять. Тайком пробравшись после школы в это пустующее строение, мальчуган тут же принялся оставлять память о себе на одной из белых кирпичных опор.
Когда акт вандализма был окончен, мальчишка выбежал в солнечное бабье лето. Осень выдалась тёплая. Лето никак не хотело отдавать подруге власть над миром, но рано или поздно всё всё равно встанет на свои места.
Пролетело несколько лет. Когда мы юны, то часто не замечаем стремительный ход времени, а оно бежит и бежит. Куда?
Мальчик тот, уже паренёк, гуляет с подружкой, они проходят мимо телятника, откуда слышится гулкое мычание.
Красивые, умные глаза телёнка обращены на одну из кирпичных опор. «Здесь был я», — гласит выцарапанная надпись, наполненная выцветающими чернилами. Промычав что-то неразборчивое, телёнок отвернулся и принялся дальше жевать свою коровью жвачку.
Как ни ужасно, настали сороковые. Война. Паренька призвали на фронт, обняв мать, он сел на телегу вместе с сельскими парнями и мужиками. Лошадь размеренно цокала копытами, везла их в город. На вокзал.
Мимо проплыл телятник. Скотина тап взглядом будто провожала тех, кому вернуться будет не суждено.
Паренёк этот скоро останется лежать в мокрой грязи траншеи со свинцом в плече и груди. Глаза его оказались навеки обращены не к небу, а к противной и окровавленной земле, усыпанной гильзами, следами сапог и трупами.
Ну а в телятнике, который пустел с каждой неделей, оставалась нетленна надпись, оставленная десять лет назад.
Война прошла. Настали новые времена. Восстановление, труд, других слов и знать нельзя. Телятник снова заполняется рогатым скотом. Туда-сюда снуют работники, телята мычат и машут хвостами.
Чернила почти выцвели, но раны кирпича заживают долго. Здесь. Был. Я. Всего три слова.
Ничего не менялось многие года, пока телятник снова не опустел. Над страной уже развевался новый флаг, да и страна кардинально изменилась.
Осталась лишь надпись, тронутая годами лишь слегка. И вот, мимо неё прошёл человек.
— Сносите, — голос грубый и прокуренный.
Бах. Бах. Бах. Много ли надо, чтобы разрушить ветхий телятник? Пара ударов шара. Не более.
А среди груды подгнивших брёвен и камней лежал особняком осколок кирпича.
«Здесь был я», — нацарапано на нём. И давно уже повзрослел и погиб мальчишка, оставивший эту надпись, пролетел почти целый век. Но это наследство передалось и почти не пострадало.
Он был здесь. Был и будет. И каждый, случайно замечавший этот кирпич, нечаянно заглядывал в давно ушедшую душу.
Здесь был он.
